Новые приключениялуки мудищева

«Лука Мудищев» история и мифология

расхожие заблуждения

Несмотря на то, что « Лука Мудищев » одно из самых известных произведений эротической тематики в литературе русского самиздата, расхожие представления о нем, как правило, не имеют ничего общего с действительностью. Ему посвящено крайне мало серьезных исследований, а о его авторстве и времени написания бытует лишь масса слухов. Данный анализ поэмы, представляющий собой ряд кратких выдержек из основных работ по этой тематике, будет направлен на то, чтобы развенчать ошибочные представления об этом сочинении и оградить читателя от наиболее распространенных заблуждений.

Кроме того, мы намерены продемонстрировать наше мнение, что так называемые порнографические произведения по своей форме, в сущности, неотличимы от тех, которые мы относим к «литературе». С точки зрения формы, «Лука» это литература. Большая часть поэмы посвящена сексуально-половой теме, но это не является препятствием к тому, чтобы рассматривать её как художественное произведение.

Конечно, «Лука Мудищев» не относится к числу шедевров русской поэзии XIX в. Однако существует несколько веских причин, не позволяющих считать это произведение достойным безоговорочного отвержения. Первая относится к собственно поэтическим достоинствам поэмы, которая, при всех своих несовершенствах (отчасти, видимо, относящихся к сфере порчи текста, который мы теперь реконструируем лишь приблизительно), все же представляет значительный интерес и как очерк нравов XIX в., причём той их стороны, которая не попадала на страницы известной нам литературы, и как отнюдь не графоманское творение неизвестного нам автора. Плюс к тому, афористические формулировки, незаурядное мастерство владения словом, тонкое пародирование Пушкина (или подражание ему) все это делает поэму интересной страницей вольной русской поэзии XIX в.

Долгое время «Лука» бытовал в устной и рукописной традициях. Передача и переписывание художественного произведения таким путем зачастую ведет к изменениям, «поправкам» и ошибкам в тексте. Поэтому достаточно сложно установить дефинитивный вариант текста «Луки». Еще более трудно, даже невозможно, без обращения к источникам установить авторство и время написания поэмы.

Поэтому после изучения всех доступных источников нами был создан наиболее сохранный и обобщенный список. Именно его мы и использовали при анализе и исследовании поэмы.

Существуют два явно ошибочных мнения об этом произведении: что оно принадлежит Баркову и что оно было написано в XVIII в. Атрибуции рукописных списков поэмы и многочисленные издания и публикации последних лет как бы узаконили и увековечили эти ложные представления.

Впрочем, сакраментальным «Лукой» дело не ограничивается. Вне России под именем Баркова издавались также поэмы «Утехи императрицы» (она же «Григорий Орлов») и « Пров Фомич », относящиеся, по-видимому, уже к XX столетию. При этом в предисловии к первой из них, вышедшей под грифом «Памятники русской поэзии XVIII века», неизвестные издатели отмечали, что Барков «широко известен как автор нашумевшей поэмы Лука Мудищев». Текстам же, приписанным Баркову в различных списках XIX и XX вв., поистине несть числа. Имя поэта, по сути дела, оторвалось от его подлинных сочинений и стало почти столь же неприличным, как и связанные с ним тексты.

Тем не менее, попробуем расставить все по своим местам. Кто же такой Барков? Практически исчерпывающий свод известных современной науке данных об историческом Баркове можно найти в статье В. П. Степанова в первом томе «Словаря русских писателей XVIII в.»: Иван Семёнович (по некоторым источникам Степанович и Иванович) Барков родился в 1732 г., учился в Александро-Невской духовной семинарии и университете Академии наук в Петербурге, откуда в 1751 г. был исключен за пьянство и кутежи, за которые подвергался и телесным наказаниям. Затем он служил наборщиком в академической типографии, копиистом в канцелярии Академии наук, в частности, перебелял рукописи Ломоносова, исполнял обязанности академического переводчика. В 1766 г. он был уволен из Академии, и через два года, о которых нет никаких сведений, умер.

Литературная деятельность Баркова, предназначенная для печатного станка, была чрезвычайно интенсивной и приходилась преимущественно на 1760-е годы. В это время им была осуществлена редактура целого ряда изданий, выпущены несколько переводов и компиляций исторических трудов, произведений «на случай». Барков подготовил первое на русском языке издание «Сатир» Кантемира, напечатал свои переводы «Сатир» Горация, басен Федра, «Двустиший» Дионисия псевдо-Катона, отличавшиеся очень высоким по тому времени уровнем стихотворной техники.

И вёе же центральной частью наследия Баркова, обеспечившей ему своеобразное бессмертие, остается его срамная поэзия, о которой мы до сих пор, по сути дела, не знаем ничего сколько-нибудь определенного. В рукописных отделах многих библиотек хранятся многочисленные списки произведений поэта, относящиеся в основном к первой половине XIX в. Как правило, они собраны в сборник под заглавием «Девичья игрушка». В состав её традиционно входят «Ода Приапу», «Ода хую», ода «Победоносной героине пизде», ода «На проебение целки хуем славного ебаки» и ряд других произведений, причём набор их различается от списка к списку. Как правило, сборник предваряет своего рода предисловие «Приношение Белинде».

Рассмотрение состава рукописи «Девичьей игрушки» показывает, что «Лука» не был туда включен. Несмотря на то, что невозможно точно определить время написания «Луки», исследование формальных и семантических параметров всех редакций поэмы показывает, что Барков не мог быть её автором; изучение собственно текста произведения также говорит о том, что оно написано в послебарковское время.

Барков очень точно придерживается всех канонов неоклассицистической литературной теории, по крайней мере на формальном уровне; однако по своей форме «Лука» должен быть датирован более поздним периодом, чем неоклассицизм; очевидно также, что стих и стиль поэмы никак не могут относиться к XVIII в.

Рассмотрим вопрос об авторстве и датировке поэмы подробнее. Барков умер в 1768 г. Бумажные деньги, упоминаемые в «Луке» («И вот две радужных бумажки // Вдова выносит ей в руке») , впервые появились в России в 1769 г. Следовательно, Барков не мог их видеть. Более того, первые русские бумажные деньги не были «радужными»!

Можно возразить, что эта деталь является более поздней вставкой, однако в поэме содержатся и другие указания на то, что она была написана уже после царствования Екатерины Великой, которое закончилось в 1796 г., т. е. через 28 лет после смерти Баркова. Таково, например, упоминание о Полянке, улице в Замоскворечье, одном из районов Москвы («В Замоскворечье, на Полянке, // Стоял домишко в три окна») . В XVII и XVIII вв. эта улица носила название Космодемиановская; новое название она получила в конце XVIII в. Этот факт также говорит о том, что произведение было написано в XIX в.

Третья глава включает отступление об истории рода Луки, и одна из строф содержит упоминание о Льве Мудищеве, который был генерал-аншефом при Екатерине, то есть это было ранее написания произведения. Таким образом, поэма была написана не ранее начала XIX в. Дальнейший «генеалогический» рассказ подтверждает эту мысль. Отец Луки в поэме не упомянут, однако в ней говорится о распутном деде героя («Свои именья, капиталы // Спустил Луки распутный дед») . Не очень понятно, является ли названный Лев Мудищев и дед Луки одним и тем же лицом. Если это так, то Лука представляет второе поколение после Льва и время, о котором повествуется в поэме, может быть определено как самое начало XIX в. Однако, если предположить, что Лев это прадед Луки, то Лука относится уже к третьему поколению после него, а следовательно, и время действия сдвигается дальше в XIX в. Этот момент в поэме не совсем ясен, но на основе этих подсчетов, независимо от того, какую точку мы считаем исходной, поэма вряд ли могла быть написана ранее 1820 г.

Далее, стих «Луки» это ямбический тетраметр, типичный для XIX столетия (после 1820 г.) , с характерным для этой эпохи ритмическим профилем. Все варианты «Луки» обнаруживают поразительное сходство с пушкинским стихом 1830-х гг. (лирикой 183033 гг. и двумя поэмами: «Езерский», 1832 и «Медный всадник», 1833). Данное сходство, разумеется, вовсе не означает, что мы хотим приписать авторство «Луки» Пушкину; о подобной атрибуции не может быть и речи пушкинская эротическая образность и юмор много утонченнее и не имеют ничего общего с грубым натурализмом «Луки». Куда справедливее будет предположить, что вышеупомянутые поэмы Пушкина способствовали созданию «Луки». В самом деле, главные персонажи всех трех поэм отпрыски рода некогда знатного, но лишившегося богатства и влияния при дворе. Собственно говоря, генеалогия Мудищевых повторяет генеалогию Езерских:

«ЕЗЕРСКИЙ»:

Одульф, его начальник рода,
Вельми бе грозен воевода,
Гласит Софийский хронограф.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . при Калке
Один из них был схвачен в свалке,
А там раздавлен, как комар,
Задами тяжкими татар
. . . . . . . . Езерский Варлаам
Гордыней славился боярской:
За спор то с тем он, то с другим
С большим бесчестьем выводим
Бывал из-за трапезы царской.
. . . . . . . . Езерские явились
В великой силе при дворе.
При императоре Петре
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Езерский сам же твёрдо ведал,
Что дед его, великой муж,
Имел пятнадцать тысяч душ.
Из них отцу его досталась
Осьмая часть и та сполна
Была сперва заложена,
Потом в ломбарде продавалась
А сам он жалованьем жил
И регистратором служил.

«ЛУКА»:

Весь род Мудищевых был древний,
И предки нашего Луки
Имели вотчины, деревни
И пребольшие елдаки.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мудищев, именем Порфирий,
Еще при Грозном службу нёс
И, поднимая хуем гири,
Порой смешил царя до слёз.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Другой Мудищев звался Саввой,
Петрово дело защищал,
И в славной битве под Полтавой
Он хуем пушки прочищал!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
При матушке Екатерине,
Благодаря своей махине,
В фаворе был Мудищев Лев,
Блестящий генерал-аншеф.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Свои именья, капиталы
Спустил Луки распутный дед,
И наш Лукаша, бедный малый,
Был нищим с самых юных лет.

Судьбою не был он балуем,
И про Луку сказал бы я:
Судьба его снабдила хуем,
Не дав в придачу ни хуя.

Юмористический тон свойствен обоим текстам, однако в вульгарной игривости «Луки» нет ничего от легкой и изящной иронии Пушкина. Кроме того, при всем своем гении, Пушкин все-таки не был своим в мире купцов и мещан, он знал их жизнь и быт со стороны, а не изнутри, тогда как автор «Луки», безусловно, знает своих героев именно как людей, окружающих его постоянно.

Помимо прочего, важным доказательством непринадлежности «Луки» Баркову является стиль, абсолютно лишённый архаизмов и ориентированный на живую речь XIX в., колеблющуюся от вполне грамотной и даже элегантной в устах повествователя до выразительно просторечной у Матрены.

Вполне вероятны также и позднейшие наслоения и добавки к первоначальному тексту поэмы. Так, не исключено, что концовка в той редакции, где фигурируют медики-студенты в белых халатах, сочинена еще позже, в «базаровскую» эпоху, когда они становились героями дня. Студенты, выступающие вслед за купцами:

В других редакциях эта великолепная зарисовка отсутствует, зато появляется что-то свое, отсутствующее в цитируемой. В процессе бытования поэмы создавались не только варианты отдельных чтений, но и разные редакции глав и частей; более того, по всей вероятности, таков же был механизм возникновения и всей поэмы. Вообще же позволительно предположить, что одного автора у неё не было, а был ряд соавторов и нескончаемое количество «творческих соредакторов». Фактически, неизвестный автор «Луки» коллективный автор, и текст поэмы формировался и видоизменялся в течение нескольких десятилетий, как живой организм.

Все вышеперечисленные факты говорят в пользу того, что Барков не мог быть автором поэмы, и что она была создана, вероятно, не ранее первой и не позднее последней трети XIX в. Очевидно, нет ни одного шанса, что эта поэма, хотя бы в самом первоначальном наброске, могла бы существовать в XVIII в.

Но давняя традиция приписывания таких произведений, как «Лука», знаменитым писателям продолжает сохраняться. Возможно, это явление отражает неуклюжую попытку придать подобного рода сочинениям квазипризнание. С точки зрения формы, поэма «Лука Мудищев» настолько типична для русской литературы XIX в., что её мог написать любой человек с литературным талантом. Более того, в поэме нет каких-либо особенных стилистических черт, по которым можно узнать кого-то из известных русских поэтов. Невозможно без подлинной рукописи установить автора «Луки», но в то же время бессмысленно считать им какого-либо знаменитого поэта.

И, в заключение, несколько слов о работе с текстом «Луки».

Накопившиеся к нашему времени изданные и рукописные (машинописные, компьютерные) тексты «Луки» нетождественны, отличаясь то незначительно, то весьма существенно, не говоря о мелких разночтениях. Можно ли в них разобраться? Глобальное текстологическое исследование «Луки» мы не предпринимали; недостаточно в нашем распоряжении и данных, важных для истории текста поэмы. Поэтому ограничимся лишь отдельными наблюдениями и соображениями.

Любая текстологическая работа начинается со сбора и анализа источников. Каждый печатный или рукописный «Лука» это источник для изучения поэмы. Близкие источники объединяются и составляют одну редакцию текста. Для публикации или для нужд своей работы исследователь, если нет возможности просто ограничиться каким-то определенным источником, создает свою текстологическую версию , что и было проделано. Текст версии в каждом случае зависит от доступного круга источников и от целей, которые при этом поставлены, т. е. от того, что в данном конкретном случае хочет воссоздать исследователь.

При подготовке предлагаемой версии «Луки» наша работа заключалась в выборе наиболее исправных и органичных прочтений (осмысленных, без ритмических отступлений и т. п.). Главной установкой при этом было стремление к максимальной полноте (т. е. к включению наибольшего числа из известных фрагментов) и «исправности» текста.

Во многих известных нам списках текст местами был испорчен до полной невразумительности. В этой связи мы посчитали целесообразным использовать подход, который был бы основан на принципах не столько литературной, сколько фольклорной текстологии. Первым критерием был формальный: варианты, сохраняющие рифму и размер, предпочтительней, чем их разрушающие. На второе место был поставлен содержательный критерий: осмысленное чтение предпочитается бессмысленному. Затем по степени значимости шёл количественный показатель: вариант, встречающийся в трех-четырех списках, обладает большей достоверностью, чем зафиксированный лишь однажды.

Разумеется, следует иметь в виду, что полученный таким образом сводный текст представляет собой всего лишь исследовательскую реконструкцию , основанную на контаминации приеме, не пользующемся популярностью в современной текстологии. Однако практическая работа с текстами барковианы показывает, что вышеописанный способ единственный, позволяющий получить текст, почти свободный от откровенной бессмыслицы и искажений, нарушающих стихотворную форму.

В числе прочих достоинств приводимого текста следует отметить, что он содержит логическое членение на части (главы, пролог и эпилог), в нем нет серьезных нарушений ритмики стиха, явных текстовых лакун, неправильных рифм. Помимо прочего, даны толкования некоторых встречающихся в тексте слов и выражений, которые могут быть не вполне понятны современному читателю.

Особое внимание уделено корректной расстановке знаков препинания. Также намеренно сохранена буква «ё», дабы полностью исключить какие-либо недоразумения. Не удивляйтесь, если в приводимой версии текста вы не найдете некоторых, быть может привычных вам, строк или даже строф. По нашему мнению, почти все они вздорная и бренная дрянь, позднейшие наслоения, строительный мусор истории, и брать их в расчет не стоит. Кроме того, зачастую они своей тупостью, глупостью, иногда нескладностью и нарочитой развязностью разрушают настроение эпизода, принижают его, начисто убивая театральность и, не побоимся этого слова, некоторую патетику.

Таким образом, позволим себе без ложной скромности и со всей ответственностью заявить, что предлагаемая реконструкция текста «Луки» безусловно является наилучшей как по полноте, так и по качеству и выверенности текста.

Все затронутые здесь вопросы и многие другие проблемы потаенной русской литературы более подробно и глубоко освещены в указанных ниже работах.

ЛИТЕРАТУРА
1. Богомолов Н. А. О поэме «Лука Мудищев».
М., Ладомир, 1994, с. 340344.

2. Зорин А. Л. Барков и барковиана. Предварительные замечания.
М., Littera, 1992, с. 3849.

3. Илюшин А. А. О русской «фривольной» поэзии XVIIIXIX вв.
В кн. «Летите, грусти и печали». Неподцензурная русская поэзия XVIIIXIX вв.
М., Littera, 1992, с. 937.

4. Сапов Н. С. Посильные соображения.
В кн. Под именем Баркова: эротическая поэзия XVIII начала XX вв.
М., Ладомир, 1994, с. 346361.

5. Сытин П. В. Из истории московских улиц.
М., 1952, с. 263264.

6. Тарановский К. Ф. Ритмическая структура скандально известной поэмы «Лука» (пер. с англ. И. Д. Прохоровой) .
В кн. Под именем Баркова: эротическая поэзия XVIII начала XX вв.
М., Ладомир, 1994, с. 335339.

7. Хопкинс У. Х. Анализ поэмы «Лука Мудищев».
В кн. Под именем Баркова: эротическая поэзия XVIII начала XX вв.
М., Ладомир, 1994, с. 329334.

Ни один испорченный ум никогда не понял ни одного слова; и приличные слова ему ни на пользу, так слова и не особенно приличные не могут загрязнить благоустроенный ум, разве так, как грязь марает солнечные лучи и земные нечистоты – красоты неба.

Несмотря на великие преимущества, коими пользуются стихотворцы (признаться: кроме права ставить винительный вместо родительного и еще кой-каких, так называемых поэтических вольностей, мы никаких особенных преимуществ за русскими стихотворцами не ведаем) – как бы то ни было, несмотря на всевозможные их преимущества, эти люди подвержены большим невыгодам и неприятностям. Зло самое горькое, самое нестерпимое есть звание и прозвище, которым он заклеймен и которое никогда от него не отпадает. Публика смотрит на него, как на свою собственность; по ее мнению он рожден для пользы и удовольствия…

А. С. Пушкин

Богатство, славу, пышность, честь – я презираю…

И. С. Барков

В литературе, как всегда, царит хаос. Нравственность агонизирует. В мирах Эпикура разбирают булыжник, а поэты наспех сбивают подмостки для бессмертия.

И тут на авансцене возникает Барков.

Он со всей молодостью обрушивается на фанфаронство и благочестие. Все эти господа и дамы, все эти пламенные любовники и законченные волокиты предстают во всей своей красе, предлагая воплотить самые нескромные желания.

Я видел, как один критик (порождение страсти извозчика и разговорчивой прачки) чуть ли не плакал, читая эти забавные и поучительные святотатства. Он был возмущен и называл сочинения поэта кощунством. Бедняге, как видно, необходимо было во что-то верить.

Выплеснуть за борт все эти сладострастные отравы – значит, унизить литературу. Неприятие эротических безумств равносильно самоубийству. Отвернуться от них – все равно, что сделать еще один шаг к собственной погибели.

Быть может, поэзия Ивана Баркова некоторым покажется игрой, чувственной гимнастикой, фехтованием в пустоте. Как же они будут наказаны!

Любой сноб, лишенный воображения, обречен подобно нашему критику превратиться в несчастнейшего из смертных и сделать несчастными своих близких. В двенадцать лет он полезет под юбку своей сестры, и, если случай не возвысит его над уровнем заурядных судеб, он, не дожив до сорока, испустит дух над очередным пасквилем.

Он изгнал чувство из своего сердца, и в наказание чувство отказывается вернуться к нему. Самое лучшее, что может послать ему судьба – это жестокий удар, которым природа поставит его на место.

Все чувства и все восторги заказаны этому человеку. Если же Господь по ошибке пошлет ему жену, этот посредственный господин будет унижать и растлевать ее, исходя из своих убогих представлений о добре и зле.

Необузданное пристрастие к морали порождает чудовищные и неведомые крайности. Не отсюда ли нелюбовь иконоборцев и мусульман к изображениям божества! Кто объяснит всю глубину раскаянья св. Августина, когда он отшатнулся от своего прошлого?

Удивительным человеком был Барков. Его стихи, если разобраться, это дифирамбы и панегирики. Даже простоватость и грубость, коими он наделял своих героев, служат к их чести и украшению. Словом, это ангельские сердца и светлые головы, напрочь потерявшие стыд.

Изображение реального, живого крестьянина – нелепая прихоть Спиридона Дрожжина; заглядывать в замочную скважину распорядителей жгучих нег позволительно лишь кабацкому завсегдатаю Баркову. Ведь показав без прикрас все пороки неутомимого лейб-улана – он, как это ни жестоко! – рискует всего лишь ослабить его боевой дух.

Вся несуразность и изобретательность, все чудачества и все запредельные мечты проступают в действиях его героев. Все они жертвы собственных порочных наклонностей.

Барков с легким сердцем рисует устрашающие, гротескные, шутовские картины. Никто, как Барков, не знал и не любил этот мир. Он не только проник в его альковные тайны, но вошел в доверие к его женам и любовницам. Он разделил с ними по-братски их тоску, одиночество, восторги и наслаждения.

Подобно тому, как Молиер вытеснил в свое время «Мениппову сатиру», Барков со всем темпераментом и пылом выставил за дверь сумароковскую музу, кряжистую и грузную торговку с Охотного ряда.

Именно Барков перевернул тогдашний литературный мир вверх дном. Даже спустя три столетия его победа выглядит ошеломляющей. И великий Ломоносов, бессмертный собутыльник Ивана Семеновича, почувствовал это один из первых.

Обстоятельства смерти Баркова остаются не вполне ясными до сего дня.

В рассказах очевидцев, полных противоречий и странных подробностей, кое-что сомнительно, а о многом вообще умалчивается. Относительно места и часа смерти, а также последних слов покойного показания расходятся.

Последние слова поэта, произнесенные им в присутствии заслуживающих доверия свидетелей, обсуждаются до сих пор; нас уверяют, что это было не просто прощание с миром, а прорицание, пророчество, полное глубокого смысла, как выразился один экзальтированный современник.

Несмотря на свидетельства столь располагающих к себе господ, находятся все же люди, подвергающие сомнению достоверность не только великолепной предсмертной фразы, но и всех других событий этой невероятной жизни.

Одни утверждают, что вся эта история поэтического гения просто грубое надувательство, измышление плутов и горьких пьяниц, негодяев, стоящих вне закона и выброшенных из общества (всех эти собутыльников Баркова, по мнению других, следовало бы упрятать за решетку, вместо того, чтобы разрешить им кабацкие увеселения в объятьях таких же падших женщин).

Многие, безо всяких оснований, сваливают на его дурную компанию ответственность за нищенское существование, которое поэт вел, когда стал позором изящной словесности и доставлял добропорядочным согражданам одни огорчения.

Барков отнюдь не был человеком уважаемым и достойным, несмотря на восхищение, которое окружало его на самом дне отчасти за то, что ему удивительно везло в любви, отчасти за способность употреблять зелье в неограниченных количествах под аккомпанемент срамных стишков.

Но вернемся к нашим неутомимым критикам. Уж не ждете ли вы, что Барков поднесет отрезвляющего зелья после ваших нелепых оргий? Или одна из кабацких Венер – Пеннорожденная или Продажная – облегчит ею же вызванные муки? Что бульварные девки обратятся в преданных сиделок, когда наступит для вас день раскаянья и расплаты? Вряд ли вы вкушаете нектар из амброзии и отбивные из паросского мрамора!

С тех пор, как жертвою Луки
е...ливая Меланья стала,
Лука подался от тоски
в тайгу, где он провел ни мало
ни много, а две сотни лет.
В тайге Лука построил домик,
развел курей, свиней и бед
не знал; знакомый гомик,
Медведь, Лукашку ублажал,
и все бы шло благополучно,
когда б однажды не упал
на грядку с овощами тучный,
спрессованный пакет. Лука,
х...ищем погрозив вдогонку
стальной стреко зе, вмиг к рукам
прибрал пакет, - отнес в сторонку
его, распаковал, нашел
в нем сотни три газет "Спид-И нфо".
Вот диво то! Нагая нимфа,
с п...здищей как Лукашкин стол,
зазывно так, с мольбой взирала
в мигавшие Луки глаза.
Ах, как проклятая взыграла
кровь в жилах старого! "Коза, -
промолвил, весь трясясь, Мудищев, -
тебя я в...ебу. Клянусь."
И вот с тех пор ни сна, ни пищи
не знал Лука. Сказать боюсь
что б стало с ним, когда б не случай.
Медведь Мудищеву помог.
Он вывел из тайги дремучей
Мудищева и ровно в срок,
когда остановился поезд
из-за поломки на путях.
Мудищева обуял страх
при виде поезда, но совесть
ему сказала: лезь, Лука,
хотя б на крышу, это шанс твой.
Залез, при этом напугав
двух проводниц...

Медведь же шастал

Не будем о печальном. Мы
продолжим наш рассказ правдивый
о муже том, что вновь из тьмы
небытия на свет радивый
явился... Ах, Лука, Лука!
Зачем так долго не являлся
ты среди нас? Зачем века
ты, как ничтожество, скрывался?
Ты, ты! Еб...ка из еб...к!..
Но это лирика. А проза
в том состоит, что у зевак
Лука Мудищев как заноза
был на глазах. Еще бы: х...й,
тряпьем едва-едва прикрытый,
влачился как огромный буй
морской. И вскоре знаменитым
опять Лука Мудищев стал.
"Глядите, - говорили люди, -
двойник Мудищева. Читал
ты о таком?" "Да этот будет
почище." "Нет, тот мог убить
быка х...ищем." "Этот тоже."
"Я сомневаюсь. Впрочем, Мить,
не подходи, будь осторожен."
Так по Арбату взад-вперед
и по Тверскому, и по прочим
местам ходил Лука и вот
все не встречал с тем ртом рабочим,
с п...здищей как огромный стол,
девицу, что его пленила.
Не знаю уж какая сила
вела Луку, но вот дошел
до Красной площади он. Мимо
него снуют туда-сюда
менты, корреспонденты, прима
балетная, дельцы, мудак
какой-то в желто-синем шарфе,
фотографы, рабочий из
Мухозасранска; жополиз
из Гомосекова; на арфе
играющий кузнец; пиит;
аристократ из-под Ростова;
из Жмеринки антисемит;
двойник певицы Пугачевой
и множество других людей...
И все чего-то ждут. Мудищев
успел подумать: "Здесь б...ядей
полно." Но рядом как засвищет
народ, как закричит "ура",
да как захлопает в ладоши,
что у Луки в штанах мура
образовалась и в калоши
густою жижицей стекла.
Толпа взревела: "Клинтон! Клинтон!"
И так сто раз. "Что за дела? -
Лука подумал. - Клитор, клитор,
кричат. Я чувствую беду.
Я против воли возбуждаюсь..."
И вот по первому ряду,
как из Царь-пушки (впрочем, каюсь
я за сравнение) удар
произвела Луки кончина.
Ах, что там было!.. Та машина,
где ехал Клинтон, как комар,
перевернулась, всюду хаос
образовался, детский крик,
стенанья женщин, вой придурков, -
все, словно горсточка окурков,
перемешались; даже лик
Пожарского на постаменте
от ужаса был искривлен.
Спокоен был один ОМОН,
который в этом инциденте
явил геройства чудеса:
схватив Лукашку за власа,
за х...й опавший, но дубину
напоминавший, вмиг в машину
его забросили. И вот
уже везли Луку в Бутырку.
Что было там, я в свой черед
вам расскажу, вот лишь Глафирку,
подружку, трахну... Так, готово.
Вернемся к повести. Но снова
хочу на площадь вас вернуть
на Красную. Москва уснуть
все не могла: все члены Думы,
корреспонденты, Президент
России, дети, толстосумы
и нищие, в один момент
в едином акте любопытства
на площадь Красную стеклись.
Все сперму трогали и ввысь
глаза, лишенные ехидства
впервые, обращали. Страх
с благоговеньем вперемежку
в глазах читался. Кто-то крах
предсказывал стране. Тележку
другой катил на коммуняк.
Четвертый обещал постричься
в монахи; пятый, как дурак,
ревел; а сотый веселиться
всех заставлял и утверждал,
что в "Белом Братстве" лишь спасемся...
Однако в полночь речь сказал
сам Президент: "Того... пасемся
мы все под Богом. Потому
домой идите и молитесь.
А я как раз к утру пойму
где мы ошиблись. Веселитесь,
что есть у вас такой как я..."
И после этих слов покинул
он площадь. Многие, тая
злорадство, думали, что минул
пик популярности его.
Однако наши проститутки
(их не возьмешь мякиной, дудки)
совсем не думали того,
что думал, скажем, Жириновский.
Они практичней подошли
к событию и у Кремлевской
стены собрались (все нашли
кто ведрышко, кто банку, склянку,
бидончик, кто большой черпак...)
и стали быстро, кое-как,
от жадности забыв гулянку
ночную, черпать сперму, чтоб,
придя домой, ей растереться...
(Уж слух прошел, что даже в гроб
не ляжешь никогда, и сердце
не остановится, когда
ты разотрешься спермой чудной...)
Но остановимся здесь. Да?
Пора от черни, глупой, нудной,
вернуться к нашему Луке.

Итак, Лука попал в Бутырку.
Сейчас на нарах он в тоске
лежит и ковыряет дырку
х...ищем вялым. На допрос
уж скоро. Тут малец обрыдлый
к Луке с вопросом: "Что ты нос
повесил? Слышишь ли ты, быдло?"
И столько скрытой теплоты
в вопросе сем Лука почуял,
что исказилися черты
его рыданьем: "Ах, ты х...ев
сынок. Тебе скажу, малец."
И вот ему все без уверток
Лука поведал. Под конец
он из портянки грязный сверток
достал, "Спид-И нфо" развернул.
"Да, то, что ты Лука Мудищев, -
сказал малец и козырнул
ему, - я вижу. Но ведь ищешь
ты бл...дь." "Закрой свой рот, малец.
Иначе х...ем на две части
тебя порву. Ты чистой страсти
понять не в силах." "Ты, отец,
не обижайся. Ясный перец,
куда нам до твоих мудей.
Ты много жил, ты трахал де виц,
кобыл, медведей и бл...дей...
Но ты, отец, не лезь в з...лупу.
Мне хочется тебе помочь.
Ты гений, но ведешь ты глупо
себя. Итак, сегодня в ночь
дежурит новый надзиратель.
Он здесь, в Бутырке, много лет
работает, он мой приятель,
и вот ему ты свой портрет
покажь... ну то есть этой крали.
Он сто процентов знает где
ее найти... Я на вокзале
еб...лся, в поезде, в воде, -
да где я только не еб...лся! -
но не видал п...зды такой!..."
"В том-то и дело. Я старался
ее забыть, сынок, но - ой,
как это тяжко сделать! Повесть
моей судьбы была б страшна
твоим ушам. Моя мошна,
гляди, тяжелая, но совесть
обременяет дух сильней.
О, скольких до смерти бл...дей
я з...ебал!.." И тут Мудищев
заплакал... А его сосед
молчал почтительно и к пище
не прикасался, пока дед
не вытер сопли об карманы
и не просох лицом от слез.
Но тут открылась дверь, и пьяный
мент гаркнул грозно: " На допрос,
Мудищев!" У Луки от страха
мудьи поджались до колен...
И вот между тюремных стен
ведут Луку... Его рубаха
задралась на спине, но он
не замечает... В кабинете
его встречают двое. Стон
едва издал Лука, как эти,
в костюмах, в галстуках, ему,
с улыбкой дружеской, широкой,
вдруг руку жмут и, с поволокой
в глазах, твердят: "Тебя в тюрьму,
Лука, мы не посадим. Дело
твое мы изучили. Ты
необходим сейчас всецело
своей стране. Ну что, лады?"
"А делать что?" "Гляди на фото.
Она "звезда" из США. Как раз
при помощи Аэрофлота
она летит к Москве сейчас.
Она е...ливая как сучка.
Мадонной звать ее. С тобой
у ней в субботу будет случка.
Но прежде мы тебя водой
и мылом от говна отмоем..."
"А если я не захочу?"
"Старик, мы от тебя не скроем,
заданье это по плечу
только тебе. Она, Мадонна,
в контракте с нашей фирмой "ЛИС"
себе позволила каприз,
чтоб русский парень, без гандона,
с х...ищем, как огромный кол,
ее оттрахал. Наш же долг
гостеприимства это право
ей предоставить. Вот и все.
И знай, что это не забава,
не прихоть, старый ты осел,
а долг любого патриота.
Сегодня здесь еще ночуй,
а завтра вечером твой х...й
уж ждет почетная работа."
И облизнув сухие губы,
взглянув украдкою на х...й
Лукашкин, оба, стиснув зубы,
промолвили: "Смотри не суй
пока что х...й куда не надо.
А то ты, видно, сущий зверь..."
И оба, потупи вшись взглядом,
зардевшись, выскользнули в дверь...

Лука не знает, что и делать.
Он патриот России, но
его мудьи и х...й давно
принадлежат другой, - не мелочь
любовь Луки. Но долг! Но честь
России!.. Прямо-таки мука!..
Он входит в камеру и сесть
на нары хочет, чтоб без звука
обдумать шаг свой, но его,
кстати сказать, худая жопа
наткнулась на предмет. "Егор,
не балуйся. Кто это? Опа!" -
на нарах спит мужик. Лука
минуту постоял над телом,
от изумления слегка
почесывая х...й, - на белом
лице пришельца разглядел
синяк и сохнущие слезы.
Вот так нахал... "Эй, ты, пострел.
Вставай." И хвать его за розы...
тьфу, бл...дь, за яйца... Тот вскочил,
как будто кипятком обдали,
и тонко так заголосил,
как от него не ожидали
ни наш Лука, ни я, творец
поэмы сей. "Ты что забрался
в мою постель?" "Да я, отец,
едва до первых нар добрался."
"Садись сюда. Ты кто таков?
За что тебя арестовали?"
"Я... как же... Леня Голубков.
Меня вы, что ли, не узнали?"
"Нет, не узнал тебя." "Ну как.
Меня же знает вся Россия."
"Да ты не царь ли?!" "Нет." "Вот так.
А может ты того... Мессия?"
"Да нет же... Странный вы, отец.
Я просто, - тут наш Леня всхлипнул, -
попал в беду, - тут, наконец,
он заревел. -Я, знаешь, влипнул
в одну историю... И речь
повел известную. Мы только
вам перескажем суть - прилечь
пока, читатель, можешь, - сколько
не обжигался наш народ,
по простодушию и лени
плутам вверяясь, - все нейдет
ему на пользу опыт. Пени
и слезы Лени оттого,
что крайним вышел он в оказьи
известной с "МММ" АО, -
виновником всех безобразий
был назван он. Теперь судом
грозят ему. "Меня посадят, -
рыдал наш Леня, - и я дом
в Париже не куплю. Изгадят
мою судьбу..." И Голубков
(он с малолетства был таков,
мечтатель х...ев) сник... Мудищев,
сняв сопли Ленины с плеча,
хотел сначала сгоряча
своим воинственным х...ищем
пробить в стене большую брешь
и с "МММ" идти сражаться...
Но две причины здесь остаться
Луку принудили. "А где ж
Егор, малец? Ага, да вот он..."
Егор дремал, открывши рот,
как будто бы он год работал
или еб...лся круглый год...

Ночь наступила. Надзиратель
явился новый. Тут Лука
Егора тычет в бок: "Приятель,
проснись." "Что, дедушка?" "Ну как.
Явился надзиратель новый.
Ты обещал мне..." "Ах ты бл...дь..." -
Егор вскочил и стал стучать
слегка в стальную дверь, готовый
дать попятую. Тут окно
в двери стальной чуть приоткрылось,
глаза явились, что давно
не просыхали. "Что случилось?"
"Есть, Федя, дело. Вот смотри.
Ты узнаешь ли эту кралю?"
"Конечно. Х...й бывал внутри
ее мой. Да и как же Валю
мне не узнать." "Но-но, сынок,
не оскорбляй ее, - Лукашка
вдруг зал...пился, - я жесток,
отп...дарасю." "Промокашка,
что это за вонючий дед?"
"О, Федя, это гениальный
Лука Мудищев. Он центральный
в литературе русской. След
его на время затерялся..."
"Заткнись, Егор. Я вижу сам,
без пид...расов, с кем бодался.
Прости, почтенный. Как же к нам
попал ты?" И Лука сначала
свою исторью рассказал.
Егор задумчиво молчал,
а Федя молвил: "Плоть нимало
не пользует нас. Ты, старик,
теперь я это вижу точно,
рожден от Бога. Худосочна
тебе земля наша." "Проник
ты прямо в сердце мне, " - дивился
Лука Мудищев и за х...й,
как бы за голову, схватился.
"Ну что? Устроим сабантуй?!" -
воскликнул Федя умиленно.
"Погодь, - Лука прервал сей глас, -
сначала мне скажи, едрена
мать, знаешь, где живет сейчас
Валюша?" "Знаю, как не знать-то.
Да в Петушках живет. Она,
сказать по правде, с нами срать-то
не сядет рядом. Вся страна
благодаря поэме Вени
о ней наслышана. Но ты
другое дело. Ты ведь гений,
вы ровня с ней. Лука, п...зды
такой как у нее не видел
весь белый свет. Ты будешь рад.
Но ты меня, Лука, обидел..."
"Да чем же?" "Я тебе, как брат,
как почитатель раболепный,
предло жил и вино, и снедь,
а ты не рад..." "Да что ты, Федь,
я очень рад." "Великолепно!
Тогда (и тут наш Федя дверь
открыл и в камеру забрался)
здесь попируем. Но теперь,
Егор, - что ты как обосрался
стоишь, - пойдем, поможешь мне
все принести. Возьмем в придачу
еще друзей." "Мы прямо дачу
устроим здесь." "А что ж, в говне
нам закисать?" "Но только, Федя,
где эти Петушки?" "Лука!
Все расскажу тебе. Пока
расслабься. Без вина и снеди
нельзя начать... О, кто таков?!
Что за малец лежит здесь х...ев?"
"Да это Леня Голубков."
"Отлично. Вместе попируем..."

Не мельтеши, толкай вперед,
поэт, рассказ свой... Ну не все ли
равно с кем наш Мудищев пьет
и досуг делит с кем в юдоли
слез и кончин в матрац?.. Ужель
мы для того поэму пишем,
чтоб подсмотреть, как вдарил хмель
Лукашке в голову, и вышел
он из себя? Ну да, собой
он не владел и куролесил
с Егором, Федей и гурьбой
приятелей и своих чресел
не припоясывал... Но все ж
оставим праздных х...есосов
заснувшими под утро... Кто ж
один не спит?.. И без вопросов
понятно: наш Лука. Его
уже раскаянье томило
за ночь бесовскую. Но сила
любви как облако легло
на мозг Лукашкин, и мечтаньям
он предался. Но вскоре дверь
открылась, и Луку заданье
ждало партийное теперь...

Россия!.. Бедная Россия!..
К тебе великий человек
явился из тайги, мессия
грядущих всенародных нег
и сексуальных революций,
а ты, как малое дитя
иль как невежда, с ним, шутя,
расправилась... Ужель для куцей
п...зденки он рожден?.. Пускай
попсу, проклятую Мадонну,
еб...т Кикоров. Ты же дай
ему заданье, чтобы звону
по всей вселенной было... Но
не будем бесполезных прений
искать. Все ясно здесь давно.
Пускай Лука, как всякий гений,
испьет до дна... Мы подождем.

Итак, Лукашку под ружьем
отправили помыться в бане.
А надо вам сказать герой
воды боялся еще с ранней
поры, с младенчества. Виной
тому была его мамаша.
Она его однажды в таз
с водою обронила. Спас
его дельфин. С тех пор Лукаша
к воде на шаг не подходил.
И вот два мусора раздеться
Лукашке предлагают. Сил
сопротивляться и вертеться,
как х...й на жужелке, Лука
в себе не чувствует. Он тихо
разделся. Левая рука
была с наколкой: дельфиниха
спасает мальчика. Мудьи,
на коих вырос конский волос,
з...лупа, с голову судьи,
по кафелю влачились. Голос
Лукашке изменил: "А мне...
нельзя ли мне того... без бани?"
"Нельзя, Лука, ты весь в говне.
Давай. Воняет, как от срани."

Луку помыли. Это стал
мужчина красивей "На-Найцев".
И вот его в "Континенталь"
свезли. Но прежде Слава Зайцев
его одел...

И вот на ночь

Что же, вдуй

Но мы вернемся к сцене. Вскоре
Мадонна, покричав, слегка
сознанье потеряла. "Горе!" -
подумал я. Но тут Лука,
весь содрогаясь, вскрикнув зверем,
в Мадонну кончил. Я же шок
тут испытал и еле смог
покинуть спальню...

Мы не верим

Но что ж Лука?.. И что ж Мадонна?..
Жива ль она? И жив ли он?
Обое живы. На балкон
Лука выходит и с балкона
плюет в раздумье. Но внизу
уже толпа зевак собралась.
И вдруг такую там бузу
затеяли, когда им малость
стал виден снизу х...й Луки.
"Лука! Смотрите!" "Он явился!"
"Он смотрит вниз!" "Ессентуки
тебя приветствуют!" "Гордимся
тобой, Мудищев!" "Янки вон!"
"Да здравствует Лука Мудищев!"
На эти крики на балкон
Мадонна вышла, и две тыщи
луженых глоток дикий вой,
восторженный и сладострастный,
издали. "Девочка, с тобой
Кавказ!" "Мадонна, ты прекрасно
себя вела в постели!" "Я,
мать пятерых детей, горжуся
тобой, Мадонна!" "Ты моя,
послушай, будешь, бля, клянуся!"
Мадонна улыбалась всем,
не обошлось без поцелуя
Луке взасос, но ей совсем
уж больше не хотелось х...я
Мудищева. Она была
все еще в шоке, но и виду
не показала и врала,
чтоб скрыть испуг свой и обиду,
как ей понравился Лука.
А надо вам сказать, напрасно
я лез в "Континенталь", бока
отлеживал и был ужасно
сконфужен, - шел прямой эфир
по SNN, - такое шоу
не мог не посмотреть весь мир.
Назавтра заголовок "Ноу,
Мудищев!" напечатал "Таймс".
Но "Труд" не скрыл самодовольства:
"Мудищев - наш!". А вот Китай с
Монголией через посольства
просили им прислать кассет
с видеозаписью той еб..и.
Газета "Спорт", устав от гребли,
футбола, шашек и побед
своих на Играх Доброй воли,
дала статью "Лука и спорт".
В "Здоровье" спорили про боли
при еб..е с гением. Аборт
был также темой их дискуссий:
как быть Мадонне, если вдруг
зачатие случится. Друг
России, режиссер Занусси,
по поводу Луки сказал
в "Культуре" - "вот первооснова
народа русского, я знал
еб...к немало, но такого
все ж не встречал..." Короче, нет
газеты, радиоканала
иль телевиденья, где след
Лука бы не оставил. Мало
того, уже на третий день
поле той еб..и знаменитой,
Лука обласкан был элитой
правительственной. Все под сень
своих пенат его стремились
зазвать. Но наш Лука грустил
и таял на глазах. Дивились
такому люди. Позвонил
и Президент России: "Что же
с Мудищевым? Нельзя ль узнать?"
"Молчит. Пока узнать не можем."
"Зачем вы там, е... вашу мать,
сидите? Нынче же Луку я
хочу в Кремле увидеть." "Есть."

Лука же в это время шерсть
на жопе рвал. "Какого х...я, -
так думал наш Лука, - я здесь
торчу, в "Континентале" сраном?"
Но тут его забрали. "Лезь
в машину." Но Лука бараном
уперся: "На х...й все пошли."
"Тебя желает видеть Ельцин."
"Что? Царь?!" "Да, царь." "Ну, отвали,
залезу сам..."

И вот умельца,

И вот Лукашка

Они ушли. А я, свидетель
их единения, отлил
в кусты и добродетель
в простых сердцах благословил...

Неразгаданный апокриф Баркова

Несмотря на великие преимущества, коими пользуются стихотворцы (признаться: кроме права ставить винительный вместо родительного и еще кой-каких, так называемых поэтических вольностей, мы никаких особенных преимуществ за русскими стихотворцами не ведаем) — как бы то ни было, несмотря на всевозможные их преимущества, эти люди подвержены большим невыгодам и неприятностям. Зло самое горькое, самое нестерпимое есть звание и прозвище, которым он заклеймен и которое никогда от него не отпадает. Публика смотрит на него, как на свою собственность; по ее мнению он рожден для пользы и удовольствия…

Богатство, славу, пышность, честь — я презираю…

И тут на авансцене возникает Барков.

Выплеснуть за борт все эти сладострастные отравы — значит, унизить литературу. Неприятие эротических безумств равносильно самоубийству. Отвернуться от них — все равно, что сделать еще один шаг к собственной погибели.

Он изгнал чувство из своего сердца, и в наказание чувство отказывается вернуться к нему. Самое лучшее, что может послать ему судьба — это жестокий удар, которым природа поставит его на место.

Изображение реального, живого крестьянина — нелепая прихоть Спиридона Дрожжина; заглядывать в замочную скважину распорядителей жгучих нег позволительно лишь кабацкому завсегдатаю Баркову. Ведь показав без прикрас все пороки неутомимого лейб-улана — он, как это ни жестоко! — рискует всего лишь ослабить его боевой дух.

Барков с легким сердцем рисует устрашающие, гротескные, шутовские картины.

Главная > Финансы

Новые приключениялуки мудищева

Рекомендуем также